Человеческие скорби и Божественное утешение
Величко А.М.,
доктор юридических наук
Человеческие скорби и Божественное утешение
«Жизнь – это не дом отдыха: она имеет радости, но имеет и скорби. Воскресению предшествует Распятие. Удары испытаний необходимы для спасения нашей души, ибо они ее очищают».
Преподобный Паисий Святогорец[1]
«Вы спрашиваете, что значит: зажечь беду вокруг себя? Это глубокое чувство опасности своего положения, и опасности крайней, от коей нет иного спасения, как в Господе Иисусе Христе. Сие чувство и будет гнать нас к Господу и заставлять непрестанно вопиять: помоги, защити! Оно было у всех святых и никогда их не оставляло. Противное ему есть чувство довольства своим положением, которое успокаивает человека и погашает в нем всякую заботу о спасении».
Преподобный Феофан Затворник[2].
Как человек воспринимает скорби, и что они значат для него? Обычно полагают, что скорбить – это «грустить», «тосковать», «печалиться», «тужить», «сокрушаться», «кручиниться» и т. п[3]. Негативный контекст слова очевиден, и с точки зрения человека, далекого от Церкви, скорби – всегда наказание. Вопрос лишь в одном: справедливое оно или нет, по делам или это слепой удар безжалостной судьбы.
Даже в тех случаях, когда абстрактный рок заменяется в сознании человека Богом, общий настрой остается неизменным. Как правило, наша оценка скорбей неизменно вьется вокруг той мысли, что они несправедливы, поскольку «я» никак не хуже других («за что же все это мне?!»). Но раз уж Господь (или судьба) решил наказать меня, то, очевидно, итог по прошествии некоторого времени должен быть в обязательном порядке положительным: все мы имеем самое доброе расположение к себе.
Однако этот «юридизм» никак не соотносится с действительной природой скорбей. Человеческую жизнь вообще нельзя описывать по принципу «happy end» — вначале он страдал, но затем все понял, исправил свои ошибки, и, наконец, все благополучно завершилось: «они жили счастливо, долго и умерли в один день». Нельзя, поскольку земная юдоль — лишь часть нашего бесконечного существования, и значение имеет не то, насколько беззаботно человек прожил краткий миг от рождения до смерти, а приготовил ли он себя к вечной жизни, каким войдет в нее. С точки зрения христианина, только в этом контексте вечного существования и должно размышлять о скорбях.
Однако нередко мы настолько упоены собой, уверены в собственных силах и одновременно с этим чувствительны к любому материальному дискомфорту, что совершенно игнорируем именно духовную природу скорбей. Боль, кручина, уныние становятся для нас самодостаточными факторами, на которые наше внимание единственно и обращается. Так, за деревьями мы не замечаем леса. И поэтому, по одному точному выражению, скорби для нас страдания более тяжелые, чем наше рабство страстям и паралич духовного нечувствия[4].
Ошибочность такого подхода к изучению духовной жизни человека очевидна, а потому следует обратиться к учению Святых Отец, как оно сформировалось с незапамятных времен. Сразу же обращает на себя внимание, что в полном противоречии со светской точкой зрения, Отцы считали скорби явным знаком Божественного посещения, даром, поднесенным человеку Христом. «Господь любит людей и посылает им скорби, чтобы люди познали немощь свою, и смирились, и за смирение свое приняли Святого Духа, а с Духом Святым – все хорошо, все радостно, все прекрасно»[5].
Это и есть главное, что не понимает и не принимает невоцерковленное сознание, но что составляет сердцевину духовной жизни человека. Человек «ветхий» погряз в себе, вращается вокруг себя, занят исключительно собой. Чтобы разорвать этот порочный круг, нужно осознать глубину грехопадения, вполне успешно свившего в каждом из нас уютное гнездо гордыни и тщеславия[6]. Но как совершить этот «выход из себя»?! Ведь эти пороки настолько укоренены в нас, что «естественным» путем с ними не справиться – грех не простудная болезнь, с которой организм в состоянии бороться и побеждать без лекарств.
Грех, искажая человеческое естество, отравляет наше духовное зрение, в нем все видится в ложном свете. Человек «обычный» ничто так не любит, как замечать ошибки других и судить их. В себе же наблюдает исключительно высшие дарования[7]. В этом самоупоении сладкой гордыни как можно раскаяться?! А человек нераскаявшийся не вхож в Царствие Небесное, поскольку сама тяжесть грехов, замуровавших душу в каменный мешок нечувствия, не позволят ему принять Спасителя, Который для него – чужой. Человек не желает уподобиться Христу, вполне довольствуясь самим собой. А без Бога для чего жить? «Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?» (Мк.8:36).
Скорбь же рождает смирение — мать покаяния и раскаяния. Лишь в скорбях мы осознаем свою немощь, вручая себя человеколюбию Божьему, и потому скорби всегда благодатны. «Беда, — говорит преподобный Феофан Затворник (память 19 января), — когда в сердце человек сыт и доволен, а когда голоден и нищ, куда как хорошо. Нищий и в мороз сильный бегает по окнам и просит. Пошел бы он, если бы у него был кусок хлеба? Голод и беду Господь посылает молящемуся и просящему. Это – признак здоровья»[8].
Бессмысленно полагать, будто скорби имеют свои начало и конец. «Нет, вся наша жизнь – скорби, поскольку всю жизнь мы и преодолеваем в себе наше естество, боремся с грехом внутри себя. Бог соделывается Учителем всех, желающих повиноваться Ему», — говорил авва Исаиа (память совершается в Соборе всех преподобных в Сырную субботу)[9]. И этому смирению, любви человек учится всю жизнь. ««Дух покаяния», смирение, исходящее из сердца, не достигается раз и навсегда. Не хватает и всей жизни, чтобы научиться от Христа тому, что, по Его собственным словам, было в глубочайшей степени присуще Ему»[10].
Главная цель попущенных нам скорбей – предаться Божьей воле и отказаться от своеволия. Причем, не под давлением «обстоятельств», «не страха ради иудейска», не из тонкого и точного расчета, а единственное по любви к Богу, в основе которой лежит вера во Христа.
Чем более духовно просветляется человек, тем явственнее и трагичнее для него становится пропасть, отделяющая его от Христа. Тем явственнее он осознает, что не умеет так любить, как Христос, что он недостоин ничего из даров Божьей любви к нему; ему стыдно перед Богом за себя. И в самой глубине раскаянного падения человек встречает Спасителя, Который протягивает к нему Свои руки и ведет за Собой[11].
Как видим, в этой практике нет ничего нарочитого, механического, принудительного, сродни сознательному погружению в мистический транс, где доминирует желание достичь определенного духовного состояния. Ничего того, что обычно именуется Отцами Церкви прелестью. «Самосозерцание» без Бога не просто не благодатно, а вредно: в нем нет смирения, Божьего промысла и помощи, есть лишь нераскаянное человеческое «я».
Если Бог не становится Учителем человека, то наши труды тщетны. Ведь все, что мы имеем, что отличает нас от животных, дано нам Богом, а не родилось само по себе из ничего. «Никогда, — писал замечательный русский философ Ю.Ф. Самарин (1819-1876), — убеждение само собой не породит веры, понятие о любви не согреет души, знание не перейдет в творчество. Все живое, творческое, не приобретается, а падает с неба»[12].
Чисто гипотетически можно, наверное, было бы говорить о людях, которых не требуется пробуждать от греха скорбями, например, о лицах, прославленных Церковью. Однако человек так далек от Бога, что иначе, как через скорби, никто спастись не в состоянии. Нет ни одного святого, в жизнеописание которого мы не видели бы борьбу со страстями в виде попускаемых Богом скорбей. Святые Отцы на собственном опыте знали, что только скорбь способна погрузить человека в длительный глубинный плач по самому себе и открыть всю глубину своего грехопадения, без чего нет дороги к Христу.
И потому такие молитвенники Вселенной, как преподобный Сергий Радонежский (память 18 июля) или преподобный Серафим Саровский (память 1 августа), став вполне бесстрастными, все равно пребывали в скорбях. Даже в молитве Пресвятой Богородице говорится: «О, многострадальная Мати Божия, превыше всех дщерей земли по чистоте Своей и по множеству страданий, Тобой на земле перенесенных…».
Опять же, в полной противоположности практикам некоторых культов, где особая духовная жизнь предназначена лишь «избранным», Православие исходит из того, что скорби уготованы всем людям, даже тем, кто вполне удовлетворен собой и живет вдали от Бога. Христос любит всех людей без исключения, а потому попускает скорби даже тем, кто Бога не признает и в Него не верует. Для Господа все мы – любимые дети, и нужно быть действительно оставленным Богом, чтобы пройти эту жизнь, как в легкой комедии, «с ветерком». И окончательно погибнуть для жизни вечной…
II.
Сегодняшнее мирское сознание ищет остроты чувств – в ходу самые рискованные, самые опасные увлечения и виды спорта. Но вот – скорби! Куда уж быть чувственнее в ситуации, где все неимоверно обостряется, а каждый нерв истончается?! Однако здесь присутствуют совсем иные ощущения: раскаяние, стыд от прежних ошибок и грехов. Конечно, это – не насыщенное адреналином упоение от дерзостного вызова Богу и собственной природе. А тихая радость матери, разрешившейся от бремени, покаянное чувство блудного сына, вернувшегося к своему Отцу. «Светла печаль моя, светла…».
Скорби всегда спасительны не только в духовном плане, но и ведут нас по единственно верному и полезному пути земного бытия. Человек часто тоскует по несбывшимся надеждам, по упущенным возможностям, по неполученным благам, редко (увы!) задавая себе вопрос: а полезны ли они ему? Не кроится ли в них потенциальная угроза его жизни? Не станут ли они причиной новых, возможно непреодолимых соблазнов, рожденных его же тщеславием и самостью? Впрочем, последним вопросом в наше время мало кто озадачивается. А нужно «всего лишь» вспомнить слова преподобного Исаака Сирина (память 10 февраля): «Если молишься Богу о чем-то, и Он медлит услышать тебя, не скорби об этом. Ты не умнее Бога»[13].
Не следует забывать также, что наше непонимание Божественного промысла, через который нам и попускаются скорби, обусловлено не недостатками Божественной воли, которая совершенна и ни в чем не приемлет зла, а ограниченностью нашего сознания и рассудка. И если даже какие-то события, происходящие с нами, не понятны и кажутся мало значимыми, это еще не означает, что они действительно таковы.
Господь всегда стремится разом устроить дела множества Своих детей, и то, что не имеет значения для нас, события, где мы выступаем орудиями Божественного устроения мира, актуальны для других людей. Но по привычке меряя все события исключительно для себя и под себя, мы по горделивому обыкновению не замечаем остальных. А потому недоумеваем Божественному «расточительству».
Кроткий и любящий Господь никого не оставляет Своим вниманием, но с любовью и безграничным терпением исправляет наши пути. Однако делает это чрезвычайно деликатно и незаметно. Он не желает давить на нашу волю, Христос хочет только любви. Но такова наша падшая натура, что и в скорбях, отдавая себе отчет, для чего и Кем они попущены, мы совершенно по-язычески ищем внешние следы благоволения «судьбы» к нам, как астролог пытается отыскать несуществующие законы звездного противостояния и человека.
Божественный замысел, положенный в основу скорбного попущения, не имеет, конечно, характера фатального предопределения. Милостивый Господь никогда не создает таких ситуаций, которые бы не оставляли нам возможности свободного выбора: понять, довериться и принять скорбь, как средство духовного очищения и маячок на нашем земном пути; либо пытаться найти «самостоятельный» выход из создавшегося положения. Будем откровенны: как правило, мы избираем второй путь, полагая, будто бы нам лучше известно, что нужно и когда.
Нельзя не заметить, из каких важнейших, устроенных Богом «мелочей», состоит процесс переживания скорбей. Насколько они незаметны и незаменимы в нашей судьбе. Зато каждый из этих эпизодов – маленькое чудо, сотворено Спасителем. Не замечая по своей греховности эти чудеса, мы видим мир, движимый как бы по неким непонятным нам «объективным законам природы». На самом же деле, Господь попускает и скорби, и утешение от них; все создано и движется только Им. «Многи скорби праведным, и от всех их избавит я Господь» (Пс.33).
Существует еще одна опасность. Из духовного опыта известно, что на первых порах скорби всегда сопровождаются ощущением богооставленности, на самом деле мнимого, ужаса от обнаружившегося одиночества и сиротства. Незрелость этого промежуточного духовного состояния хорошо иллюстрирует тот факт, что, пытаясь понять его причины, мы, как правило, всю вину перекладываем на Христа, стеная от того, что Он оставил нас. На самом же деле, не Бог отошел от человека, а человек покинул Бога.
Лишь когда человек выходит из порочного круга самозабвенного созерцания и становится духовным, когда его внимание хоть немного освобождается от плена собственного «я», ему открывается со всей очевидностью эта истина и постоянное присутствие Божества. Господь никогда никого из нас не оставляет Своей любовью, заботой, вниманием и помощью. Но чтобы увидеть Бога, нужно хоть немного отвлечься от себя. Преподобный Иоанн Кассиан Римлянин (память 13 марта) потому и учил, что борьба с гордостью, матерью всех пороков, может стать успешной лишь при истинном самоотвержении, рождающем подлинное и непоколебимое смирение, когда человек от простого сердца во всем подчиняется Божьей воле[14].
Но как это достигнуть, если в реалиях падшего мира люди стремятся существовать, взаимно исключая друг друга, самоутверждаются, противопоставляя себя другим? Преодоление скорбей и возвращение к Богу возможно исключительно путем молитвы. Только и исключительно молитва, как способ человеко-богообщения, духовно-телесный путь раскаяния и покаяния, сохраняет тонкую, личностную связь человека с его Создателем и Искупителем. «Просите и дастся вам» (Мф.7:7). Молитва есть также средство для привлечения благодатей, обильно изливаемых на нас из неистощимого источника беспредельной Божьей любви[15].
Утешение в скорбях приходит незаметно: и радость, и успокоение, и тихий выдох раскаянного греха. Внезапно замечаешь, например, что образ врага уже не вызывает ненависти, а жалостливое участие или, в идеале, любовь к нему. Так человек переходит в другое измерение времени и в другое пространство. Это и есть «тихая молитва».
Но молитва не появляется сама по себе, ей нужно учиться всю жизнь, и это учение дается Церковью и в Церкви. Чтобы познать Бога и начать жить жизнью всепрощающей и совершенной Любви, человек должен подняться с колен и обожиться. Человеку необходимо отрешиться от желания обладать только и исключительно для себя чем-то, чего не имеют другие. Только тогда он начинает понимать, что с другими людьми его связывают не своекорыстные интересы, а нечто иное – общая духовная природа.
Лишь в Церкви начало любви является себя во всем своем всемогуществе. Ведь вочеловечившись, Христос соединился с человеческой природой во всей ее целостности. И созидая Церковь, Он соединил ее в Себе, как разрозненные члены единого тела, в Тело Христово[16].
III.
И все же, даже понимая спасительность для нас скорбей, невольно задаешься вопросом: как же Милостивый Господь попустил, что духовное трезвление неизбежно сопровождается претерпеванием всяческих негативных событий: болезнь, гонения, оскорбления, ненависть, потеря близких, злословия и т.п. Неужели Бог хочет этих страданий?! Разумеется, нет. Но нужно понимать, что некоторые скорби неизбежны для христианина, поскольку мир, лежащий в грехе и во тьме, просто не в состоянии принять свет, истекающий из чистого родника веры Христовой. «Свет пришел в мир, но люди более возлюбили тьму, нежели свет, потому что дела их были злы» (Ин.3:19).
Что же касается скорбей, попускаемых по нашим собственным грехам, то внутренние ощущения, испытываемые при их претерпевании, далеко не всегда отражают истинную картину. Чистое сердце, которое Бога узрит, не воспринимает их как таковые. А потому преподобный Паисий Святогорец (память 29 июня) говорит: «Если человек относится к боли по-духовному, то у него нет скорбей. В боли есть надежда на Бога, есть и Божественное утешение»[17]. Напротив, если болящий человек молится Богу только для того, чтобы болезнь оставила его, то в такой корыстолюбивой молитве пользы очень мало[18].
Иными словами, сами по себе скорби никаких страданий не несут. Объективно, посредством их Господь устрояет наши земные и духовные пути. А субъективно, они настолько для нас болезненно-чувствительны, насколько мы грешны и удалены от Бога. Не стоит напоминать, что Господь никогда не попускает нам испытаний свыше тех, которые мы в состоянии понести (1 Кор.10:13), и что бремя Его легко (Мф.11:28-30).
Поэтому скорби в известной степени можно назвать фантомами нашего греховного сознания. Попуская их, Господь сопереживает нам в них («с ним есть в скорби» — Пс.90), наставляет нас и трезвит. Они заставляют нас забыть хоть на минуту о вожделенных земных благах и подумать о своей душе. Но поскольку происходят помимо воли конкретного человека, то его греховное сознание воспринимает их исключительно в негативном свете.
Не так реагируют на скорби блаженные, для которых скорби – самая прекрасная весть. Апостол Павел пишет: «Чтобы я не превозносился, дано мне жало в плоть, ангел сатаны, удручать меня. Трижды молил я Господа о том, чтобы удалил его от меня, но Господь сказал мне: «Довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи». Посему я благодушествую в немощах, в обидах, в нуждах, в гонениях, в притеснениях за Христа, ибо, когда я немощен, тогда силен» (2 Кор. 12: 7-10). И преподобный Порфирий Кавсокаливит (память 1 декабря) как-то вспоминал, что во время инфаркта увидел Божественный Свет настолько ярко, что потерял сознание от счастья и нахлынувшей на него благодати[19].
Медленно и далеко не сразу открывается человеку Божественное присутствие. Вот Господь коснулся тебя Своей дланью, и благодать вызвала невероятный восторг сердца, все скорби представляются моментально ничем, пустотой, они просто исчезают из духовного видения человека. Вот человек с удивлением обнаруживает, что некие внешне малозначительные, но на самом деле весьма важные и значимые события, имевшие место в ходе противостояния себе в скорбях, возникли не сами по себе, а вследствие действия некой доброй Силы. «Яко весть Господь путь праведных» (Пс.1).
Чем дольше человек живет в скорбях, тем больше ему открывается Божественное участие в его судьбе. И когда он возлюбит Христа, тогда в него входит Божественная любовь и все трудности исчезают[20]. Как говорил преподобный Силуан Афонский (память 11 сентября), «скорби утопают в сердце смиренного, потому что с ним сила Господня»[21].
Хрестоматийный пример смирения и доверия воле Божьей и Божественного утешения приводил великий русский философ К.Н. Леонтьев (1831-1891), описывая во время своего нахождения на Святой Горе Афон некоего сербского монаха о. Пахомия. Судя по внешнему виду, писал он, этого монаха можно было бы принять за дикаря. Однако он верит всему, написанному в Евангелии и сомневаться «по-ученому» не умеет. «Святая улыбка всегда сияет на его лице. Да и в самом деле – о чем ему скорбеть и сокрушаться? Нет у него сухарей, одежды или обуви? Что ж, у него есть Бог, Который все это видит и, как Ему угодно, так о нем и промышляет. Сыро и холодно в его пещере? Зато у него есть терпение, в которое он облекается как в броню. Постигают его беды, скорби монашеские и искушения от злокозненного врага? Зато у старца столько преданности воле Божьей, что хоть пусть столкнутся небо и земля – его ничто не поколеблет! В самом деле, что может поколебать эту адамантову душу, если он в Боге и Бог в нем?!»[22].
*****
… «Человек Христов должен возлюбить
Христа, и когда он возлюбит Христа, он освобождается от диавола, от ада и
смерти. Ты спросишь меня: «А ты достиг этого?» Нет, я не достиг, я об этом
прошу, я этого хочу»[23]…
[1]Преподобный Паисий Святогорец. Слова. В 6 т. Т.2. М., 2007. С.97.
[2]Преподобный Феофан Затворник. Начертание христианского нравоучения. В 2 т. Т.1. Псковско-Печерский монастырь, 1994. С.6.
[3]Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. В 4 т. Т.4. СПб., 1998. С.204.
[4]Софроний (Сахаров), архимандрит. Видеть Бога как Он есть. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, Свято-Иоанно-Предтеченский монастырь, 2011. С.23.
[5]Софроний (Сахаров), архимандрит. Преподобный Силуан Афонский. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2002. С.300.
[6]Преподобный Порфирий Кавсокаливит. Цветослов советов. Святая Гора Афон, 2008. С.397.
[7]Старец Иосиф Исихаст. Полное собрание творений. М., 2015. С.33.
[8]Преподобный Феофан Затворник. Начертание христианского нравоучения. Т.1. С.4.
[9]«Отечник, составленный святителем Игнатием Брянчаниновым». Святая Гора Афон, 1996. С.121.
[10]Гавриил (Бунге), схиархимандрит. Господи, научи нас молиться.
[11]Софроний (Сахаров), архимандрит. Видеть Бога как Он есть. С.172.
[12]Самарин Ю.Ф. Письмо Н.В. Гоголю (март 1846 г.)//Самарин Ю.Ф. Собрание сочинений. В 5 т. Т.3. СПб., 2016. С.426.
[13]«Отечник, составленный святителем Игнатием Брянчаниновым». С.227.
[14]Преподобный Иоанн Кассиан Римлянин. Писания. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1993. С.163.
[15]Преподобный Никодим Святогорец. Невидимая брань. М., 2010. С.207.
[16]Лосский В.Н. Боговидение: Александрия//Лосский В.Н. Богословие и боговидение: сборник статей. М., 2000. С.163.
[17]Преподобный Паисий Святогорец. Слова. Т.2. С.323.
[18]Преподобный Порфирий Кавсокаливит. Цветослов советов. Святая Гора Афон, 2008. С.101, 102.
[19]Там же. С. 105.
[20]Там же. С.76, 89.
[21]Софроний (Сахаров), архимандрит. Преподобный Силуан Афонский. С.300.
[22]Леонтьев К.Н. Четыре письма с Афона. Письмо третье//Леонтьев К.Н. Восток, Россия и славянство. М., 1996. С.31, 32.
[23]Преподобный Порфирий Кавсокаливит. Цветослов советов. С. 25.
Добавить комментарий