Иконы
140552126mFVern_fs 15030261 15-03-03/ 7 Istanbul.Hagia_Sophia075 113223 15-03-01/12 15-03-02/32 iiii hpim5359 hpim5362
Ссылки
Богослов.ру
Архивы

Доклад на международном коллоквиуме

Доклад на международном коллоквиуме, организованном Парижским центром изучения византинистики и Институтом демократии и сотрудничества с целью презентации 5-томника А.М. Величко «Истории Византийских императоров», 22 ноября 2011г., Париж.

Уважаемые дамы и господа! В первую очередь позвольте мне высказать слова глубокой благодарности за редкую возможность выступать в столь авторитетной аудитории. Это обстоятельство налагает на меня дополнительные моральные и профессиональные обязательства быть достойным уровня французской византинистики. Заранее прошу снисхождения, если не оправдаю ваших ожиданий, и надеюсь хотя бы частично соответствовать тем требованиям, которые традиционно предъявляются к лицам, отважившимся выступать в таком собрании.

Не раз и не два слышал я навязчивый вопрос: «Почему Вас интересует Византия?». Действительно, что заставляет людей обращать свой взор к давно ушедшим эпохам. Дань некоему утонченному эстетизму или проявление духовной ностальгии? Чисто теоретический интерес к давно уже истлевшим страницам прошлого? Или, быть может, проявление ретроградства? Разумеется, в этой аудитории не нужно объяснять нелепость подобных вопросов. Византинистика – удел не сотен кабинетных теоретиков, а сотен тысяч исследователей, профессионалов и любителей, разбросанных практически по всем континентам. Нельзя не отметить, что в череде европейских византинистов Франция по праву занимает ведущее место.

Что же влечет нас к этой загадочному феномену? Вопрос более чем объяснимый. Византия – это не только государство с почти двухтысячелетней историей, но и праматерь христианской, европейской цивилизации. Величественная культура, гордо возвышающаяся над своей современностью, блистательные и весьма эффективные политические институты, покоящиеся на принципах народной демократии, разветвленное римское (византийское) право, родоначальник всех европейских систем, высочайшие достижения в медицине, архитектуре, литературе, поэзии философии, богословии. Можно перечислять и дальше с одним лишь опасением — что-либо упустить.

Если характеризовать Византию одним словом, я бы употребил понятие «красота». Византия действительно была прекрасна и внешне, и духовно, несмотря на все перипетии. А если будет позволительно добавить еще один эпитет, я бы сказал, что Византия никогда не жила для себя, это была страна-идея, вечно собиравшая под крылами своего гения сотни племен и народов. Ограниченная к концу своего существования несколькими областями близ Константинополя и в Греции, Византия умирала, как и жила, величественно и гордо. Сама смерть ее была не разрушением, а созиданием. Последним своим вздохом Византия творила любовь и дружбу, воскресала чувство долга, пробуждала в сердцах веру. Не случайно, на защиту последних рубежей Византии пришло множество добровольцев: французов, генуэзцев, венецианцев, шотландцев, испанцев, германцев, каталонцев. Они оставляли свои дома, наверняка зная, что впереди их ждет только смерть. Это был не моментальный подвиг гибели в бою на глазах людей, а длящееся по времени самопожертвование, усугубленное тем, что эти добровольцы могли повернуть коней обратно. Но они вместе с греками стояли насмерть на стенах древнего Константинополя, найдя там свою героическую кончину.

Позволю себе немного занять ваше время и напомнить, как заканчивался последний день великой Империи. Весь понедельник 28 мая 1453 года стояла странная тишина. Византийцы понимали, что следующий день станет последним для столицы великой христианской Империи. Звонили колокола, по улицам проходили многочисленные процессии со святынями. К вечеру, когда колокола храма Святой Софии зазвонили к вечерней Литургии, бесчисленные толпы народа устремились туда. Все шли рядом – православные и католики, все пели одинаковые молитвы и псалмы.

Внутри храма на фоне прекрасных мозаичных изображений Христа, Богородицы и святых, императоров и императриц, мерцали десятки тысяч свечей. Неминуемая смерть примирила всех, все обиды и разногласия оказались забытыми. В тот вечер произошло настоящее объединение Восточной и Западной церквей в одну Вселенскую Церковь. Какая великая и трогательная картина!

О Византии можно говорить вечно. Но если нас принуждают «спуститься с небес на землю» и указать, чем сегодня эта удивительная Империя может быть для нас интересна в практическом отношении, я бы обозначил три главных темы. Первая – имперская форма существования, вторая — религиозная толерантность при единой государственной идеологии, наконец, третья – единоличная форма правления.

В отличие от устоявшихся в последние десятилетия штампов, природа империи характеризуется в первую очередь собирательными, интегрирующими способностями. В идеале империя – вселенское государство, торжествующее под эгидой единой власти, обеспеченное единым законом и формирующее имперскую культуру на основе культуры титульной нации. Было бы совершенно неоправданно видеть в многократных попытках человечества создать единую империю всего лишь проявление грабительского инстинкта. Более того, никогда ни ранее, ни позднее, народы, проживавшие на территории от Шотландии до Палестины, от Рейна и до пустынь Северной Африки, не жили так безопасно и комфортно, как во времена Византии.

Рим (Византия), конечно, подчиняли себе окружающие империю народы. Но само их подчинение оказывалось благотворным – вчерашние варвары получали доступ к величественнейшей культуре человечества и возможность войти в состав высшей элиты государства. Эту способность собирать народы, придавать им цивилизованные черты, открыть в них свое национальное начало и приводить к культурной, экономической и политической интеграции с иными этносами, Византия сохранила до самого конца своего существования.

В Византии случались, конечно, межэтнические конфликты, но, заметим, никогда они не возникали на почве ксенофобии. Отпадение от Византии многих территорий и религиозные расколы привели к появлению сугубо национальных Церквей – Коптской (монофизитской) и Сирийской (несторианской). Но внутри империи все граждане, вне зависимости от цвета кожи, языка и национальности были равны, как римляне.

Как известно, это единение народов возникло, крепло и расцветало на почве христианства – единоверия и формирования государственной идеологии, придерживаться которой были обязаны все граждане. Духовная, культурная общность вовсе не заменяла собой политическое единство всех римлян. Очень долго в истории Византии случались ситуации, когда римские граждане оказывались на землях, занятых персами, арабами или турками. Естественно, в политическом отношении они уже не являлись гражданами Империи. Однако, как православные христиане, они остро и органично чувствовали единство с императорской властью, Церковью и вообще византийской культурой и цивилизацией. Православие было для византийцев альфой и омегой их бытия.

По сложившимся «теориям», такое редкостное единоверие обычно расценивается негативно. Считается, что будто бы в таких случаях резко нарушается право совести остальных членов общества. Однако в этом отношении Византия являет нам красочное исключение. Даже личное воцерковление императора равноапостольного Константина Великого во время, когда численность христиан в Римской империи не превышала 3- 10%, не привело к нарушению прав язычников. Долго, очень долго язычество умирало естественной смертью, склонившись перед высшей культурой христианства. Только в 395 г. император Грациан сложил с себя титул «первосвященника» — ранее обязательный для Римских императоров. Лишь при императоре св. Юстиниане Великом была закрыта языческая академия в Афинах, утратившая к тому времени для современников какую-либо привлекательность. Несколько столетий высшая элита Империи состояла из готов-ариан, стоявших во главе армии и государственного управления.

Закрепляя в своих законах православные догматы, императоры обыкновенно угрожали их противникам страшными карами. Но эти угрозы приводились в исполнение крайне редко. Арианство, терзавшее тело Церкви на протяжении столетия, умерло само по себе. Монофизиты преследовались более основательно, но, все же, количество смертных случаев и поражений в правах были также редки. Более того, считалось, что они подвергаются правовым преследованиям не за следование ереси, а за неуважение к императорскому сану. Монофелиты, многочисленные в Сирии, открыто демонстрировали помощь арабам, за что и подвергались наказанию. Причем, не по принципу «классового вменения», а за конкретные личные проступки. Пожалуй, единственное исключение составляет эпоха иконоборцев, когда случались жертвы среди поклонников святых икон.

Заметим, что рядом с христианами в Империи мирно уживались католики и мусульмане, зороастрийцы-персы и иудеи. Последние нередко оказывали открытую помощь врагам Византии – персам и арабам, за что и подвергались преследованиям. Но не за образ мыслей, а за измену родине – сугубо уголовное преступление. Иногда их ограничивали в публичных правах. Зато с древних времен иудеям дозволялось занимать должности адвокатов и судей – весьма почетное и прибыльное служение.

Сегодня мы говорим о христиано-мусульманском диалоге. Невольно думаешь: «Как же мы опоздали, если 1000 лет назад мусульмане мирно сосуществовали с христианами. Те охотно приглашали арабов и турок в качестве крестных родителей своих детей, а мусульмане нередко ходили на Литургию в православные храмы». В чем прогресс, если мы попытаемся найти его в контексте последних трагических событий?

Говорят, что нынешние рецепты построения демократического и толерантного государства являются безальтернативными и эффективными. Однако за ними всего лишь сотня лет теоретических обсуждений и несколько десятилетий практической реализации. Но вот перед нами образец иного рода. Византия обеспечивала права своих граждан и их религиозную свободу в высочайшей степени. Причем не в течение 50-60 лет, как сегодняшнее демократическое государство, а целого тысячелетия. При этом, ведя многочисленные, ежегодные войны на выживание, когда, как известно, о правах обычно забывают. Есть о чем задуматься.

Наконец, император. В кругу французских византинистов, воспитанных на трудах Диля и Дагрона, Гийу и Шайнэ, было бы чрезмерной дерзостью напоминать то простое обстоятельство, что Византийский император не тождественен диктатору и тем более тирану. Весь политический строй Византийской империи, теократический по своей природе, основывался на императоре, как объединяющей фигуре. Для византийцев было принципиально невозможно понимать Церковь и государство как два различных социальных общества. Они полностью совпадали и в географическом смысле, по целям и по составу их членов. Если Богу угодно было объединить под Своим началом всю Вселенную, то эта политическая задача исторически была поручена исключительно Римскому императору.

Не имея никаких формально-правовых границ своей власти, являясь последним судьей и в делах гражданского управления и Церкви, император в действительности был крепко-накрепко связан двумя обстоятельствами. Во-первых, христианской нравственностью и личность совестью, напрямую предстоящей перед Богом. И, во-вторых, всем строем византийской государственности. Это было поистине «народная монархия», где принцип престолонаследия от отца к сыну контрастно, но вместе с тем органично, сочетался с идеей общего блага, т.е. народной оценки деятельности императора. Поскольку же Церковь объединяла собой весь народ, то эта оценка носила одновременно общецерковный характер. Императору было позволено чисто теоретически все, но в действительности ему было позволено столько, сколько принимал его народ, его подданные, свободные римские граждане.

Византия не знала народного представительства в современном смысле слова. Но Кафолическая Церковь, Римский сенат, ипподромные партии, жители Константинополя, да и главнейшие провинции выступали мощнейшим регулятором политики государства и самих императоров.

Поскольку Византия не знала разделения на Церковь и государство, Византийские цари считали своим великим долгом (а не правом!) вторгаться в сферу вероучения. Как мы знаем, все без исключения Вселенские Соборы созывались их повелениями и завершали работу подписанием императорами соборных актов. Но в то же время очень часто сенат и народ Византии, руководимые Константинопольским патриархом, определяли фигуру нового  императора римлян.

Власть императора была, конечно, единоличной. Но очень часто, если не сказать постоянно, Византийские василевсы царствовали совместно с другими лицами. Далеко не всегда это были сыновья. Нередко соправителями, равнозначными императорам, являлись их жены и мужья, видные политические деятели, дальние родственники и просто посторонние лица. Хрестоматийные примеры демонстрирует Македонская династия и династия Палеологов, когда имело место не двуцарствие, пятицарствие (!). Я имею в виду время правления Иоанна V Палеолога, когда одновременно императорами являлись: Анна Савойская, Иоанн VI Кантакузен и его супруга-царица Ирина, сам Иоанн V Палеолог и его жена императрица Елена Кантакузен, а также Матфей, сын Кантакузена, венчанный Константинопольским патриархом на царство, но реально так и не приступивший к царскому служению. При этом, ни о каком разделении власти, разумеется, не могло быть и речи. Все императоры, сколько бы их ни было, являлись одним царственным лицом.

Императоры, конечно, в основном являлись представителями аристократических семей. В то же время, многие из них вышли из народных масс, самостоятельно прокладывая себе дорогу к власти. Император святой Маркиан вырос из обычных солдат. Роман I Лакапин вышел из моряков, Лев V Армянин прошел обычную военную карьеру, Василий I Македонянин был бедным крестьянином. Лев I, по народному преданию, работал мясником, и в Константинополе долго показывали стойку, за которой он торговал мясом. Лев III Исавр первоначально работал ремесленником. Михаил V Калафат в том числе потому не имел сильных сторонников, что не получил признания со стороны политической элитой Империи.

Император обязан был быть римским гражданином, но вопрос о его этническом происхождении мало кого интересовал. Пурпурную обувь – знак высшей политической власти носили армяне, исавры, греки, наследники древних римских родов, хазары, германцы, испанцы и фракийцы. А также лица, в чьих жилах текла венгерская, болгарская, французская и германская кровь.

Нередко свергаемые завистливыми конкурентами, Византийские императоры всегда являлись по статусу высшими хранителями Православия и защитниками Церкви. Этот статус единственно укладывался в религиозную систему Восточной Римской империи, где очень рано был понят, как особая форма церковного служения. Поэтому не только царь – это для всех  безусловно, т.к. «император в совете Божием предопределен Богом, чтобы управлять миром», а даже сановники не просто служили, а священнодействовали.

Об императоре говорили: «Самая надежная твердыня римлян», «мировой столп», «светлое и славное солнце», «от него исходили приносящие радость лучи, освещавшие все земли римлян, от которых мужество врагов покрылось пеплом». При этом всегда отмечались высокое сознание и дух царя: «Он, получив в удел царство, полагал, что императорский титул не является сам по себе предметом роскоши, но основа для больших сражений и для разумных трудов, битв и сопутствующих им наград, которые Бог дает тем, кто неутомимо сражается за праведные дела».

Царь — «око городов», «глава Вселенной», «великий светильник царства», «основание государственного благоустройства». Император — «слава Вселенной», «опора и оплот государства, честь и слава священства, блистательный светильник Церкви». Он «дает устойчивость Церкви, является  для ее догматов непоколебимой башней». Василевс — «правило благочестия и доброй нравственности».

Как известно, нередко императоры сознательно заблуждались, отдавая свое влияние той церковной партии, которая занимала неверную догматическую позицию. Иногда василевсы были причастны к гонениям на лиц, позднее прославленных Церковью как святых. Но никогда, повторюсь, никогда, ни один Византийский император не был анафематствован Церковью. Хотя Вселенские Соборы многократно анафематствовали патриархов и пап, рядовых епископов и монахов. И лишь император всегда был щадим ради величия его статуса. Зато 28 царей и цариц было прославлено Церковью. Никогда императоры не рождали ереси, но всегда ереси были повержены силой императорской власти, на которую опиралась Церковь. Как и все люди, Византийские цари были зеркалом своего времени, со всеми достоинствами и недостатками. Но лишь двоих – Юлиана Отступника и Фоку Узурпатора можно смело зачислить в разряд отщепенцев. В отношении остальных василевсов почти всегда найдется оправдательное объяснение отдельным неблаговидным поступкам.

Византия создала культ православного императора, увидела в нем лик Божий на земле, прообраз Христа, вручила своему царю невероятные, обширнейшие полномочия. И практически каждая личность, восседавшая на троне, оставила глубокий след в истории Византии, определяла ее. Конечно, любой император, начиная царствование, вступал в уже сложившее общество, имеющее свои традиции и законы; был связан внешними и внутренними обстоятельствами жизни. Но зачастую царь, как личность, которой было доступно почти все, творил невозможное, силой данной ему Богом власти ломая старые тенденции и практики и создавая новые. Поэтому история Византии в известной степени есть история ее императоров.

Иными словами, подытожим, ни один формальный признак, обычно применяемый для описания монархии, не работает применительно к Византии. Это не монархия, а сверхмонархия, нечто феноменальное и загадочное. Византия являет пример создания системы, действующей исключительно путем опровержения всех сложившихся стереотипов в области теории государства и права, истории политических учений.

Не правда ли, все это завораживает? Наверное, теперь не нужно объяснять, почему в душе вашего покорного слуги уже давно зародилась мечта написать труд, в котором история Византийской империи была бы изучена в контексте императорской власти и судеб конкретных царей. К сожалению, в российской историографии и истории права не было сочинения, в котором этот вопрос был бы подвергнут всестороннему изучению. И тогда сработало старое как мир правило: «Каждый пишет ту книгу, которую безуспешно искал».

Только это обстоятельство, а, конечно, не желание вступать в теоретические баталии или  демонстрировать собственные успехи в изучении византинистики, сыграли основную роль. Из множества разрозненных первоисточников и книг мне хотелось собрать воедино картину жизни Византийских императоров, без которых блистательной Византии просто не могло бы быть. Так рождалась книга, мой пятитомник, «История Византийских императоров».

Мне хотелось показать не только блистательных царей, но и их окружение, сотни и тысячи лиц, окружавших их, дух и быт этого государства. Иными словами, саму Византию, как она состоялась в истории. И хотя меня главным образом привлекала политико-правовая сторона существования Империи, византийская монархическая теория, я быстро пришел к выводу, что без некоторых обобщающих разделов работа будет выглядеть односторонне. Поэтому помимо хронологического изложения по тексту были размещены приложения, в которых отражались те или иные стороны Византии. Так родились приложения: «Положение императора в Церкви  и государстве в IV – V вв.», «Сакральные полномочия императоров и новый обряд престолонаследия». Помимо них в пятитомнике опубликованы отдельные разделы: «Рим и Константинополь – борьба «Вселенских» патриархов», «Вселенские Соборы», «Император, симфония властей» и иконоборчество», «Греческий национализм», «Византийский папизм и «Эпанагога», «Римская армия в VIII — X вв.», «Апостольская кафедра в XII — XV вв.», «Культ императора в поздней Византии» и другие.

Особое удовлетворение доставила мне возможность разыскать и заказать к написанию лики всех прославленных Византийских царей, цариц и царевен, иконы которых приведены в книге.

Разумеется, моя работа не лишена недостатков, видных даже мне – хотя, как известно, для любого автора его книга, как ребенок для любящей матери, творение без изъяна. И я бесконечно рад возможности вынести на суд виднейших византинистов нашего времени свое сочинение. В заключение своего несколько затянувшегося вступления я хотел бы высказать особую признательность Наталье Алексеевне Нарочницкой, директору Института демократии и сотрудничества, Евгению Вилиоровичу Осадчему, и остальным организаторам нашего мероприятия.

 

2 комментария: Доклад на международном коллоквиуме

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *