Византия – навсегда! (Рецензия А.Н. Боханова)

В контексте русской истории роль «византийского фактора» была невероятно велика, а в некоторых отношениях и судьбоносна. Из Византии, из Царьграда, пришло на Русь Православие, созиздевшее неповторимый облик Русской культуры и определившее своеобразие русского исторического пути. Может показаться парадоксальным, что признание данной очевидности (её признают практически все, пишущие на темы русской истории) не привело к повышенному вниманию к указанному фактору. Скорее наоборот. Появившееся в XIX веке русское византиеведение, фокусировавшее своё внимание на тех или иных аспектах великой культурного феномена, условно называемого «Византией», исключало позитивно-смысловую корреляцию с русским историческим процессом.

Мало того. Облучённые и пленённые умозрительным  фетишем «теории прогресса» многие исследователи (и неисследователи) воспринимали византийскую проблематику в русле западного силлогизма, артикулированного ещё в XVIII веке английским историком Эдурдом Гиббоном (1737-1794), создавшим фундаментальный труд «История упадка и разрушения Римской Империи». Гиббон рассматривал тысячелетнюю историю христианской «Империи ромеев», или Константиновой Империи, возникшей в IV веке и просуществовавшей более тысячи лет, до завоевания турками Константинополя в 1453 году, как сплошной «мрачный период» разложения и деградации. Не может не поражать то обстоятельство, что облыжные вердикты Гиббона окрашивали мировоззрение сочинителей более двух веков! «Византия» в массовом сознании начала ассоциироваться с чем-то второсортным, ущербным, упадническим. Иными  словами — вместо подлинного портрета ушедшей Империи  публике предлагалась злая карикатура, противоречащая не только фактам, но порой и здравому смыслу. Фактическую Византию мало кто документально изучал, а историки оперировали не знаниями, а тенденциозными представлениями.

В этих условиях исторического беспамятства, в «ночи исторической неизвестности» прозвучал голос замечательного  русского мыслителя К.Н. Леонтьева (1831-1891). Прожив более десяти лет в Константинополе (Стамбуле), на Крите и в других районах Турции, бывших некогда частями Империи ромеев, К.Н. Леонтьев разглядел то, что другие историки и мыслители не видели или чему не придавали значения: доминантную духовную роль Византии в контексте русской истории. Смысл и истоки христианского имперского  воплощения он узрел как раз в той погибшей Империи, наследие которой оказывалось слишком универсально  значимым, чтобы погибнуть вместе с последним василевсом в 1453 году. В серии своих статей, опубликованных под общим названием «Византизм и славянство» в 1875 году К.Н. Леонтьев обострил и актуализировал тему, которая до того если и привлекала внимание, то единичных исследователей. Леонтьев же придал проблеме «византизма» широкое общественное звучание.

Он воспринимал «византизм», как сумму  идей, нравственных принципов и культурных приоритетов, созиздевших из государства, из «империи» — государство-церковь. Самого этого термина у Леонтьева нет, то его мысль как раз очерчивала те признаки и те пределы, которые и выражает данное определение. «Мы знаем, — писал К.Н. Леонтьев, — что византизм в государстве значит Самодержавие. В религии он значит христианство с определёнными чертами, отличающими его от западных церквей, от ересей и расколов. В нравственном мире мы знаем, что византийский идеал не имеет того высокого и во многих случаях крайне преувеличенного понятия о земной личности человеческой, которое внесено в историю германским феодализмом; знаем наклонность византийского нравственного идеала к разочарованию во всём земном, в счастье, в устойчивости нашей собственной чистоты, в способности нашей к полному нравственному совершенству здесь, долу. Знаем, что византизм (как и вообще христианство) отвергает всякую надежду на всеобщее благоденствие народов; что она сильнейшая антитеза идее всечеловечества в смысле земного всеравенства, земной всесвободы, земного всесовершентсва и вседовольства».( Константин Леонтьев. Избранное. М., 1993. С. 19.).

Три элемента – христианское государствоустроение, христианская образованность и воцерковленность социума – остались навсегда знаками и символами Империи ромеев, которые воздействовали на весь окружающий мир.  Леонтьев присоединялся к выводу француза Амедея Тьерри, писавшего в своей книге «Последние эпохи Запада»: «Не надо забывать, что именно Византия дала человечеству совершеннейший  в мире религиозный закон – Христианство. Византия распространила Христианство, дала ему единство и силу». «Римский кесаризм, — подытоживал свои размышления К.Н. Леонтьев, — оживлённый Христианством, дал возможность Новому Риму (Византии) пережить старый Италийский Рим на целую государственную нормальную жизнь, на целое тысячелетие».

Тема доминантной роли Цареградского источника для русского исторического самоопределения обретает  актуальное  звучание в России  именно во второй половине XIX  века. Тогда, если использовать выражение Блаженного Августина, невероятно обострилось восприятие «настоящее прошедшего», которое детерминировало процесс нового «открытия»  смысла исторического пути России. Этот всплеск обуславливался возникшей проблемой национально-государственным самоопределением.

В эту эпоху стало для многих очевидным, что потенциал петровской «великой России»  во многом исчерпан, что Империя  сама по себе не является индульгенцией от невзрачного настоящего. «Тени настоящего» пробудили интерес к «темному прошлому», которое было таковым исключительно в силу неизвестности и не исследованности. Всплывает  имя инока Филофея и его концепция  «Москва-Третий Рим», появляются и  специальные работы,  касающиеся отношения между Русью и Империей ромеев. Тема духовно-культурных связей Руси и Византия с тех пор  становится традиционной темой отечественной историографии.

В конце XX-начале XXI веков история Византии опять невероятно актуализируется. После падения коммунистической диктатуры, поиск корней и истоков для России, поиск своей исторической самоидентичности,  приобрёл жизненно важно значение. В этих акланиях нового осмысления своей исторической судьбы закономерно возрос интерес  к «византийскому фактору» в русской истории, фактору, наложившему неизгладимую печать на всё духовно-культурное развитие России. Появляются работы, свободные от «комплекса Гиббона», работы идущие значительно дальше традиционных схем старого византиеведения. В этом ряду особо значимыми представляется исследование юриста-цивилиста А.М. Величко «История византийских императоров». Из задуманного автором пятитомника в настоящее время (март 2010 года) появилось уже три тома этого монументального труда. Изложение охватывает огромный, бурный и чрезвычайно интересный период: от первого Императора-христианина Константина Великого (285-337) до конца IX века.

Главная авторская идея совершенно оригинальна: через судьбы и личности отдельных правителей Восточной Римской Империи (Византии) раскрыть содержание, смысл, идею и власти, а следовательно — и государства. Автор предваряет свое исследование исторически обусловленным утверждением, что «Римская империя являла собой образец «Церкви-государства», и только в этом контексте мог сложиться образ и царственные прерогативы византийских монархов» (Т.1. С. 9). Отечественная историография, впрочем, как и западная, таких категорий как «Церковь-Государство» или «Государство-Церковь» вообще не знает. В свое время ещё пресловутый Гиббон уверенно утверждал, что Христианство «погубило империю» и этот умозрительный тезис, в той или иной форме, но красуется на страницах и современных изданий. А.М. Величко смело и, можно даже сказать, дерзновенно, опровергает устоявшийся трюизм и представляет византийских Императоров не самодурами-деспотами и мелким интригами, а носителями вселенского задания, ниспосланного правителям мировой империи Всевышним. Именно их заслуги в деле христианизации вселенной, в устроении земных дел Церкви и стали причиной того, что целый ряд Императоров чествуется Православием в ранге Угодников Божиих.

Исследование А.М. Величко документально подтверждает, что в истории существовало две основополагающие имперские модели, выросшие из римского первообраза. Собственно  эта римская  дихотомия до сего дня остается единственно надёжным ориентиром, позволяющих не только ранжировать страны на «империю» и «не-империю», но и систематизировать империи по  онтологическому признаку. Эта  нетрадиционная для светской историографии типологическая имперская бифуркация основана на нехристианском и христианском восприятии хода времен. Здесь наличествуют две исходные, основополагающие имперские модели, базирующуюся на двух первичных разноимённых смысловых импульсах: трансляция власти («translatio imperia») – Первый Рим и трансляция Веры («translatio confessionis») — Второй, или Новый Рим.

Империя ромеев, как и Российская Империя, по внешним характеристикам являли в некоторые исторические периоды  признаки и той и другой имперской модели, однако духовная составляющая неизменно оставалась доминантной и в первом, и во втором случаях.

В классическом варианте Перворимскую модель олицетворяла Империя цезарей, языческий Рим, «хозяин подлунного мира», транслировавший миру свое правовое и организационное мироустроительное превосходство[1]. Римский меч, правовая организация и эллинистическая образованность являлись отличительными знаками этого «Pax Romana». Второй, или Новый Рим, символизировал и выражал качественно иное имперское воплощение.  «Новина» Нового Рима заключалась вовсе не в его эллинизме, а в том, что этот Рим — христианский. Идеал Нового Рима фактически был продолжением идеи Нового Израиля; если Новый Израиль – это Церковь Христова, то Новый Рим – это империя самой Церкви. В Византии произошёл великий синтез библейской и античной культуры.

Константинополь до самого своего падения являлся мировым центром Православия не только потому, что там пребывал Константинопольский вселенский патриарх, но и потому, что там находился православный вселенский правитель. Его именовали и «императором», и «василевсом» и «царём», но в данном случае формальный титул не имеет существенного значения; важна его пастырская функция, его духовная роль – земного хранителя Веры Христовой. В Христоцентричной системе мировоззренческих координат, Империя есть форма государственно-политического служения Богу. Религиозный смысл её – создание для всех входящих в Империю народов своеобразного «пространства спасения». Потому Константинополь-Царьград оставался до самого падения центром мировой Империи, вселенской «свечой Православия», хотя к середине XV века фактическая территория Империи ограничивалась только столицей и её пригородами.

А.М. Величко совсем не новичок в области изучения исторического материала, связанного с Империей ромеев. За последнее десятилетие им издана целая серия статей и монографий, в которых рассматривались те или иные аспекты византийской истории. Наблюдения и размышления автора были отражены в книге «Политико-правовые очерки по истории Византийской Империи», увидевшей свет в 2008 году и, наконец, в книге-эпопее о византийских императорах, первый том которой появился в 2009 году.

Огромным достоинством труда А.М. Величко является то, будучи по базовому образованию юристом (он — доктор юридических наук), автор владеет в совершенстве логически-юридическим инструментарием. Это позволяет ему свободно оперировать правовыми категорийными понятиями, используя их не отвлечённо и формально, а вполне конкретно и исторически содержательно, применительно к реальным обстоятельствам времени и места. Благодаря такому подходу наполняются реальным историческим смыслом важные понятия, которые в секулярной науке используются только как некие идеологические жупелы, и не более того.

Здесь особо стоит отметить такую важную понятийную категорию как «самодержавие», которое появилось именно в Византии, а потом стало предикатом верховной власти и в России. Самодержавие — это не только и не столько власть неограниченная в пределах империи и во внешних делах её. Это — и непременный вассалитет царя земного по отношению Царя Небесного. Тут проходит принципиальный разграничительный рубеж между собственно «самодержавным» правителем, с одной стороны, и «абсолютным» или «неограниченным», с другой. Потому любой властелин, не признающий Иисуса Христа «Начальником жизни», никогда не сможет стать «самодержавным»; он –  просвещенный или непросвещенный, злобный или милосердный, глупый или умный, но всего лишь — неограниченный деспот.

Константинопольские императоры-василевсы все являлись православными правителями, степень благочестия которых была различной, о чём автор пишет совершенно откровенно. Исследование А.М. Величко позволяет увидеть галерею этих правителей в водовороте личных и династических страстей и интересов, которые так или иначе влияли на ход дел в Империи. Многие из императоров не являлись этнически ни греками, ни римлянами, но получали различными путями право на ношение скипетра и короны в «Империи ромеев». Этническая компонента не была определяющей при занятии императорского трона; главное Богопочитание. Измена же Богу, отступничество являлось не только грехом перед Богом, но одновременно — непростительным преступлением в глазах подданных. Византия явила миру небывалый социо-культурный феномен «христианской национальности», построенной не на кровно-племенной идентичности, а на основе духовной общности. Позже это явление стало отличительным знаком и Руси.

Труд А.М. Величко отличает одно редчайшее для исторического исследователя качество. Автор не только демонстрирует прекрасное знание источников и материалов, работ предшественников,  раскрывающих реалии византийской истории и биографии отдельных правителей. Он наделён, как выражались Отцы и Учителя Церкви, ещё и «оком духовным», демонстрируя умелое сочетание прагматического анализа и ощущение высокой духовной ауры исторических событий. Когда он пишет о том, что люди подобные Константину Великому «выступали орудием Проведения», т.е. Воли Божией, то это вполне точное и исчерпывающее определение, исчерпывающие для  людей православного мироощущения. Это истинно, потому что удостоверено соборной мудростью Церкви Христовой. Возможно духовно незрячие могут найти в сочинении А.М. Величко какие-то «изъяны» и даже попытаться навесить на книгу и автора, так нынче модный в среде богоненавистников ярлык — «православного фанатизма» (правда, что это такое так никто и не объяснил!), но подобные наскоки не должно смущать автора.

Он творит чрезвычайно важное, можно даже выразиться ещё более определенно — жизненно важное дело. Теперь уже всем, кто болеет душой  за судьбу России, за будущее Отчества, становится ясным, что спасение России, спасение её культуры, спасение социума – невозможно вне Православия, помимо Православия. Потому так востребовано всё то, что раскрывает исторические пути Руси-России, являвшейся, как и Византия, «Государством-Церковью». Понять подобную трансляцию облика, сути и полномочий Империи, возможно только при постижении византийского исторического наследства. Вот почему книга А.М. Величко не просто чрезвычайно интересна, как произведение знающего автора, но и  остро востребована. Потому для русского самопознания и самосознания — она актуальна в широком значении этого слова, актуальна — навсегда.

Можно только радоваться тому, что в последние годы появляются авторы, такие как А.М. Величко, свободные из традиционного клишированного мышления, и способные вернуть из искусственного исторического забвения духовные феномены, такие как Византия. Конечно, хотелось бы надеяться, чтобы в последующих томах, обнимающих последние пятьсот лет существования Империи ромеев, прозвучала бы и русско-славянская тема. Такой ракурс вряд ли  соответствует исходной авторской установке, но некий краткий абрис русско-византийских отношений весьма желателен, а при огромном интеллектуальном багаже автора, он и вполне  возможен.

Александр Николаевич Боханов,

доктор исторических наук, профессор