Величко А.М.: Запад и Россия: что нас разъединяет и перспективы интеграции

Разговор о противостоянии Запада и России начался не вчера и, разумеется, далек до завершения. Безусловно, он не лишен практической основы, поскольку в наш век всеобщей интеграции жить изолированно друг от друга Россия и Европа просто не могут. Поэтому, вопрос идет не о том, возможно или нет сосуществование, а о том, как мы можем и должны сосуществовать. Есть необходимость понять, насколько мы способны вместе жить в границах одной цивилизации. Или мы обречены на вечную войну во всех ее проявлениях.

Возникает вопрос: почему в данной статье проблема отношений между Западом и Россией сведена к правовым культурам? Потому, что именно правовая культура является наиболее важным сегментом этого противостояния. Ведь традиционно в ее понятие включают главные политические и правовые конструкции и институты, а также  религиозные идеи, лежащие в их основании. Согласимся, искусство или эстрада при широчайшей аудитории их почитателей не играет такого значение в межгосударственном общении, как указанные сегменты.

Также уточним, что под термином «Запад» мы подразумеваем ведущие западноевропейские государства, выросшие в лоне католической или протестантской культуры. После этих небольших приготовлений можно перейти к теме нашего обсуждения.

I.

Итак, Россия и Запад – вечная тема для разговоров. Насколько они схожи и различны, как влияют друг на друга – все это уже не раз становилось предметом жарких дебатов. И, как часто бывает при обсуждении обширных и сложных вопросов, здесь присутствует вся палитра оценок. Причем, не обходится без крайностей. Но если суждения типа шпенглеровского «Заката Европы»  вызывают на Западе лишь снисходительную улыбку, то другая крайность о внеправовом характере русской государственности незаслуженно завоевала более обширную аудиторию.

Когда и почему возникло это противостояние? Быть может, охлаждение межкультурного диалога связано только с годами советского периода, когда едва не дошло до военных столкновений и привело к многолетней «Холодной войне»? Безусловно, в основе советской системы лежали идеи, качественно отличные от традиционных западных ценностей. Однако этот период слишком краток, и не объясняет наших размолвок. Да и советские идеологизмы, как, например, категорический запрет на частную собственность, сегодня вызывают недоумение и усмешку не только на Западе, но и в России.

            Между тем, едва ли кто-нибудь будет спорить, что Запад с давних пор считал Россию своим потенциальным врагом. Или, в лучшем случае, конкурентом. Об этом еще в начале XIX века в своем стихотворении «Клеветникам России» писал  А.С. Пушкин (1799-1837):

«Бессмысленно прельщает вас

          Борьбы отчаянной отвага —

          И ненавидите вы нас…»

Чуть позже его строки переложил на язык науки русский мыслитель Н.Я. Данилевский (1822-1885) в своем труде «Россия и Европа». Мягко говоря, в них мы не найдем признаков очарования Западом; скорее, наоборот. Эта реакция совершенно понятна. Действительно, какие чувства могут родить в душе представителя великой державы, например, следующие строки, принадлежащие перу современного польско-американского ученого А. Валицкого? «Одной из характерных черт русской дореволюционной мысли, — пишет он, — было отрицательное отношение к праву. Либеральная концепция правозаконности отвергалась по самым разным причинам: во имя самодержавия или анархии, во имя Христа или Маркса, во имя высших духовных ценностей или материального равенства». Как легко догадаться, перед нами хрестоматийная, хотя и далеко не самая категоричная по содержанию оценка нашей культуры[1].

Конечно же, этот тезис очень важен. Если Россия не может жить в правовом пространстве, то она автоматически вычеркивается из круга цивилизованных государств. Ясно, что никакое равное сотрудничество с ней невозможно. С Россией можно и нужно воевать, чтобы она стала такой же «как все». Именно такие выводы напрашиваются после прочтения подобных, далеко не единичных, работ.

Очевидно, между тем, что исключение России из череды «правовых» государств едва ли обосновано. Даже из общих понятий, которыми должна руководствоваться юридическая наука, можно понять ложность указанного утверждения. Россия уже более 1200 лет существует в форме государства. А это подразумевает такой уровень цивилизационного развития, когда отношения между людьми регулируются не религиозными традициями и обычаями, а законом. Как известно, для появления закона необходимо наличие высшей политической власти, нации, социальной иерархии, государственного мышления у граждан – т.е. высокого уровня культуры. Если общество существует и развивается (а этот факт в отношении России никто не отрицает), то оно неизбежно культивирует (рождает, отбирает и развивает) некоторые правовые идеи и традиции. Иными словами, формирует собственную правовую культуру. Или кто-нибудь может назвать внеправовые государства, существующие тысячелетия?

Нельзя игнорировать и исторические факты. На протяжении всего времени своего существования Россия демонстрировала очевидную склонность строить свою жизнь на правовых началах. Уже в IX веке наши предки употребляли термин «закон», отличая его от обычая точно так же, как это мы делаем сегодня[2].

Издавна свободу и достоинство русского человека защищали византийские номоканоны, международные договоры, «Устав» св. Владимира Равноапостольного, «Русская правда» Ярослава Великого, «Псковская судная грамота», «Новгородская судная грамота», «Судебник» Иоанна III, «Стоглав» и «Царский судебник» Иоанна  IV, «Кормчая» и «Соборное уложение» Алексея Михайловича, разветвленное законодательство Петра I, Екатерины II и Павла I, блистательные законы Александра II и других русских монархов. Более того, с XVIII века единственным источником права для Российской империи становится закон[3].

Российским законам была присуща прекрасная юридическая техника и совершенно «римский», т.е. европейский подход к формированию собственной правовой системы, созданной по принципу кодификации. Таким образом, как мы умели возможность убедиться, по своей древности и разнообразию русское право ничуть не уступает праву европейских государств.

Конечно, это совершенно не случайно, поскольку Россия и Запад являются детьми византийской цивилизации. Именно Византия дала нам основополагающие политические идеи, институты и формы, правовые традиции и юридическую технику. Безусловно, в Европе германское право внесло свою долю в формирование европейского права. Но при всех перипетиях это все-таки было в основе своей римское право. Конечно же, сами по себе древние германцы не обладали понятиями и навыками кодификации законодательства, когда расселились на завоеванных землях Священной Римской империи. И Древняя Русь в силу естественных причин начала формировать свои законотворческие традиции на основе римского (или византийского) права.

Аналогично обстояли дела и в области регулирования религиозных отношений. Как на Западе, так и на Востоке закрепились сходные канонические институты. Вообще, влияние западного церковного права на русское каноническое право было чрезвычайно велико. Особенно в покаянной дисциплине, процедуре примирения и т.п.[4] Да, одни и те же правовые институты по-разному закреплялись в России и на Западе. Но в целом перед нами – две равнозначные величины.

Это еще не все. Обычно свободу личности напрямую связывают с некоторым обязательным набором политических институтов, при помощи которых она может реализоваться. В частности, с местным самоуправлением, наличием представительных органов власти и независимого суда. Однако и в данном случае мы наблюдаем, как народное представительство древнего Рима и Византии закрепилось в аналогичных учреждениях России и государств Европы.

Общеизвестно, что при царе Иоанне IV Грозном (1547-1584) было установлено земское управление. Почти одновременно с этим началась практика Земских соборов. Безусловно, они сыграли чрезвычайно важную роль в становлении русской государственности и обеспечении свободы личности. Но эти политические институты существовали в России в других формах и до XVI века, и после. И мало уступали по своей эффективности западноевропейским аналогам. Стало быть, и в этом отношении Запад и Россия не разнились между собой.

Права человека в России нарушались? Но они нарушались, в том числе, и на Западе, даже сегодня таких примеров можно привести множество. Россия знала крепостное право – такой же аналог мы найдем и в Европе. Закон  предусматривал телесные наказания? А разве в Германии таких норм права не было? Говорят, в России право было нередко избирательным в том смысле, что не все слои населения (сословия) имели возможность получить его защиту. Но идеальное состояние, когда закон одинаково распространяет свое действие на всех в равной степени, не достигнуто еще поныне. Причем, не только в России, но и в Европе.

Иногда утверждают, что для Запада был неприемлема самодержавная форма правления России. Но до 1917 г. практически все государства Западной Европы были монархическими. Западу не нравилась имперская форма России? Однако ведущие государства Запада также называли себя империями: Франция, Англия, Германия, Австро-Венгрия, Испания. Значит, и в данном случае формальный критерий ничем нам не поможет.

Кроме того, говоря о вековом противостоянии Запада с Россией, часто забывают, что оно носило в разное время не только различный характер, но и обуславливалось многими причинами. Если рассматривать исторические факты вне контекста их причин, то ничего кроме войн, которые Россия вела с разными европейскими государствами, мы не обнаружим. Впрочем, она вела их и на Востоке. Но война войне – рознь. В таком случаев нетрудно признать средневековые военные столкновения внутри Германии между различными партиями перманентной гражданской войной. Что, конечно, является очевидной ошибкой.

На самом деле нам следует четко отличать отдельные военные столкновения, обусловленные территориальными спорами и личными амбициями, от конкурентных противостояний и войн, основанных на идеологических противоречиях. Первые являются, к сожалению, естественным следствием любых человеческих обществ, даже весьма близких друг к другу. Они в данном случае нам не интересны. А существенное значение имеют, как раз, вторые примеры.

И, изучая наш вопрос в предложенном контексте, мы беремся утверждать, что до некоторого времени русская и западная правовые культуры не являлись антагонистами. Хотя были постоянными конкурентами. И если впоследствии данное печальное событие случилось, то следует выяснить, когда и почему оно произошло.

II.

Судьба изначально уготовила Западу в лице России конкурента. И хотя причина конкуренции, как мы увидим, различалась по времени, в основе ее лежит приверженность России Православию. Можно даже сказать, тотальная принадлежность ему.

Да, в это время зачастую происходили многочисленные военные столкновения, но они не носили еще характер идеологического противостояния. Вспомним, что вплоть до конца XV века Европа жила одной  религией (католичеством) – альфой и омегой ее существования. На Западе был Римский епископ, духовный столп европейского мира, авторитет которого признавался даже в Византии. Там был император, «король королей», Западная империя, включавшая в алгоритм европейской жизни миллионы людей, тысячи государств и государствоподобных образований. Это и называлось «цивилизация»; вне нее, как и для византийцев вне их Империи, была тьма, дикость, требующая культурного и властного заполнения. Европейцы во многом копировали византийцев, в том числе и в данном вопросе. Для византийцев еще со времен императора святого Юстиниана Великого (527-565) было очевидным, что весь мир по праву принадлежал исключительно василевсу, как викарию Христа на земле, даже если речь шла о еще неведомых, неоткрытых территориях и странах. Также считали и германцы.

Этим и объясняется европейская экспансия на Восток, знаменитый «Drang nach Osten!», Крестовый поход для утверждения веры Христовой и распространение власти Западной империи на дикие, еще языческие племена. Эта экспансия задела не только Россию, и даже ее в меньшей степени. Как забыть о Польше и Чехии, Словакии и  Словении, Хорватии и Венгрии?

Не важно, что внутри самой Западной империи царил вечный бой между папой и императором, с одной стороны, и между ним и иными государями, с другой. Кто должен управлять империей: папа или император – второй вопрос. Важно то, что Западная империя являлась единственным легитимным политическим союзом, который может существовать на земле. Надо сказать, что даже на фоне феодальной раздробленности западноевропейское сознание выглядит довольно органичным.

Да, до 1453 года у Западной империи существовал антипод и конкурент – Византийская (или Восточная) империя. Но Западный император и Римский папа не могли вести себя по отношению к Византии, как к дикарям. Пусть те и были в их глазах «схизматиками», но они сохранили, преумножили великую римскую культуру и передали ее германцам. Не случайно, в течение нескольких веков, вплоть до падения Константинополя, не прекращались попытки воссоединить две части христианского мира. Однако к России отношение Запада было качественно иным.

Россия приняла христианство от Византии и категорически не желала признать над собой духовную власть Римской курии. Разумеется, для Запада эта позиция была равносильной тому, что схизматик упорствует в своем заблуждении и не желает жить «цивилизованно». В глазах Европы это был открытый вызов всему строю западной цивилизации. И то, что Запад прощал своей праматери, духовному и культурному центру мира, Византийской империи, он не допускал в отношении России – слабого, периферийного и отсталого в культурном плане государства.

Подытожив, скажем, что противостояние России и Запада в данный период времени носило характер борьбы за включение ее в состав христианской цивилизации, как это понимали западные правители и Римский папа. «Дикари» упорствовали, но это не мешало надеяться на счастливый исход миссионерской деятельности, пусть и пользующейся помощью тевтонского меча.

Иное значение это противостояние приобрело после возвышения Москвы при Великом князе Иоанне III (1462-1505) и его женитьбе на Софье Палеолог (1455-1503). Публичные притязания на родство с Римскими царями, нарождающаяся философия «Третьего Рима» встревожили Западную Европу. Первым апогеем статусного противостояния стало царское венчание Иоанна IV византийским чином как Московского царя, и противопоставление себя, как Божьего избранника, западным монархам, связанным волей Римского понтифика, аристократических групп и сословий[5].

Москва не только не порывала с «ересью» и не желала жить по законам «цивилизованного мира», но и откровенно завила себя единственно легитимным – и в политическом отношении, и в духовном —  преемником Священной Римской империи. То есть, возжелала стать центром христианской цивилизации, империей, которая, как известно, может существовать исключительно в единственном лице. Но если Западная империя уже существует, то кто в этом случае Москва с ее имперскими амбициями? Узурпатор, чья вина для Запада усугубляется «русской схизмой».

Когда Москва начала отбирать свои земли у Ливонского ордена и Польши, против нее немедленно двинулась вся Европа. Разумеется, победа, хотя и незначительная в территориальном плане, оказалась на стороне коалиции. Последующие затяжные войны России с европейскими державами, во главе которых стояла католическая Польша, объясняются не только (и не столько) спором из-за украинских областей. Военный дух питался желанием Запада осадить и даже уничтожить зарвавшегося «еретичествующего» соседа. В свою очередь, Россия искренне пыталась защитить права православного населения, находившегося под власть «папистов». В этом, как считали русские люди, был их духовный долг перед Богом и Церковью.

Как видим, Запад и России объединял единый внутренний код развития. Но, как не странно, он же и разъединял их. С годами пропасть между двумя частями христианского мира становилась еще более ощутимой. Это произошло, с началом Реформации, в XVI веке, когда некогда единый в духовном плане западный мир раскололся. В то время актуальность приобрела проблема каким-то способом обеспечить мирное сосуществование католиков и протестантов в рамках одного государства, а также мир между католическими и протестантскими державами. Теократические основы западной государственности оказывались уже устаревшими для новых веяний, и на смену схоластики приходит светская наука, стремящаяся найти и обосновать принципы организации политической жизни на рациональных началах.

Новое европейское право началось с возгласа «Silete Theologi in munere alieno!» («молчите, теологи, в чуждой для вас области!») и оттеснением религиозных основ со страниц политических произведений. Нет, в сочинениях правоведов тех лет по-прежнему имеются ссылки на тексты Священного Писания. Однако Библию примиряют с рациональным мышлением, она становится помощницей (но не руководителем) человеческой мысли, утрачивает самодостаточное значение.

Именно в это время рождается идея «естественного права», а вслед за ней государство нового типа – еще не светское, но уже и не теократическое. Безграничная христианская империя в умах родоначальников новой философии была заменена на конкретный пространственный порядок, государство, которое уже вытеснило империю и императорскую власть. Сама Римо-католическая церковь и папа стали всего лишь орудиями нового государства. Король уже не был связан сакральными актами своего посвящения на престол. А если и коронуется, то больше вследствие древней традиции, чем в качестве акта признания источником своей власти Римского понтифика[6].

Для европейцев религия постепенно отходит на второй план, все более сужаясь до области «личных прав». И не случайно, принцип личной свободы, в который органично входит право на выбор вероисповедания, начинает играть роль критерия оценки того, насколько государство является культурным и просвещенным. Правило хорошего тона для политической элиты европейских государств — демонстрировать свой религиозный индифферентизм в общественных делах, ошибочно и наивно отождествляемый с «просвещением». Вера, конечно, все еще играет значительную роль в жизни рядового обывателя. Но все пространство вокруг нее постепенно заполняется иными идеями и идеалами.

Этот процесс перманентно развивался в сторону светскости. Наконец, в XX веке идея светского государства, полностью «освобожденного» от религии, стала единственно допустимой и политкорректной. Зато свобода совести опустилась с заоблачных высот и заняла скромное место в общей череде других личных прав. Она даже начала рассматриваться как нечто вторичное на фоне таких «монстров», как право собственности, право на достойное существование, тайна переписки, политические права и т.д. Современные державы готовы легко ограничить права совести своих граждан во имя теоретического равенства всех религий. Но никогда не осмелятся поставить под сомнение демократические процедуры.

Как легко убедиться, эти процессы (оставим пока в стороне их оценку) обошли Россию стороной. Она как была, так и оставалась теократическим по своей сути государством. Причем, не просто государством, а теократической империей, верной Православию и видевшей в нем смысл своего существования. Религиозные основы быта и политической конструкции общества являлись незыблемыми для всех граждан, а сохранение чистоты веры стало главной задачей верховной власти. «Русский народ не может изменить Православной Церкви, в ней душа его, в ней святыня его народности. В ней он возрос, в ней воспитан, ей утверждена его самостоятельность, и в ней все его будущее»[7].

Религиозные расколы на Западе были восприняты в России брезгливо и крайне негативно как очевидное свидетельство поврежденности веры латинян-«схизматиков». О протестантах и говорить нечего – их открыто признавали безбожниками и узурпаторами. Достаточно вспомнить, каким тоном, и в каких выражениях царь Иоанн IV Грозный обращался к Шведскому королю Юхану III (1568-1592). «Ты, обезумев, можешь, пожалуй, и государем Вселенной назваться, — да кто тебя послушает? Какому Богу тебе молиться – ты ведь безбожник: не только истинной веры не познал ты, но даже скромное прибежище латинского богослужения разрушено у вас, и иконы уничтожили, и священников сравняли с мирянами»[8]. Уравнение прав представителей различных конфессий повергло россиян в шок: для них это было все равно тому, как законодательно разрешить прелюбодеяние или содомию.

Неприязнь еще более усилилась в XVIII веке. При участившихся попытках интеграции с Западом Россия не только сохранила свое вероисповедание и его значение как основы российской государственности. Она заявила себя геополитическим конкурентом Германии, Франции, Англии, Австрии вместе взятым. Царь Петр I (1682-1725) торжественно присвоил себе статус императора, а Россия приняла наименование Российской империи. Это вызвало соответствующую реакцию. «Третий Рим» был, все-таки, всего лишь философской и идеологической доктриной. А Российская империя – это уже геополитический факт, особенно неприятный на фоне побежденной Швеции и расчлененной Польши. Дошло до того, что Петр I активно вмешивался как арбитр в дела германских княжеств и собирался возглавить общехристианский поход на мир ислама. Имеются в виду Азовские, Персидские и Прустские походы Российского императора.

Конечно, Запад манил элитарные сословия России —  в первую очередь, наличием «личных прав», которые можно было отстаивать даже перед государем. Публичная неприкосновенность, регулирование отношений с верховной властью частным договором, возможность влиять на верховную власть и даже ограничивать всевластие монархов – все это, безусловно, кружило головы аристократам. Не удивительно поэтому, что первое сближение с Западом в начале XVIII века принесло России не только высочайшие технические достижения Европы, но и дворцовые перевороты, совершаемые руками  гвардейских частей.

Но, как не странно, «просвещенный абсолютизм» мало сказался на духовных основах русской государственности. Православие было и оставалось безальтернативной религией, которой поклонялся весь народ. Характерно, что в соответствии со статьей 63 Основных законов Российской империи, Российский император не мог исповедовать никакой иной веры, кроме православной. И еще более величественно эта мысль выражена в статье 64 Основных законов: «Император, как христианский государь, есть верховный защитник и хранитель православной веры, блюститель правоверия и всякого в Церкви святой благочиния»[9].

Россия заявила себя в качестве ведущей геополитической силы христианской цивилизации. И Запад вынуждено согласился с заявленной ролью. Пруссия и Голландия немедленно признали новый титул Петра I,  Швеция сделала это в 1723 году, Турция в 1739, Англия и Австрия в 1742, Франция и Испания в 1745 и, наконец, Польша в 1764 году.

В свою очередь имперская геополитика России неизбежно порождала новые (или старые?) проблемы, напрямую связанные с религиозной принадлежностью участников всемирного процесса. Мы помним, что Восточная война 1853-1856 годов была обусловлена именно спором об Иерусалиме между Россией и Францией, в который активно включилась Турция.

Вплоть до середины XX века открыто или закамуфлировано Запад в лице своих ведущих держав пытался воссоздать единую империю. Причем такую империю, которая должна главенствовать во всем мире. Но и Российская империя умиротворяла Европу, как «власть имеющая». Особенно ярко это начало проявляться с конца XVIII века. Император Павел I (1796-1801) спасал Римского папу от Французской революции, а христианство от атеизма. Известно, что ввиду опасностей, поджидавших Римского епископа Пия VII (1800-1823), император объявил легату иезуиту Гавриилу Грубберу: «Если папа ищет надежного убежища, я приму его как отца и защищу его всей моей властью»[10].

В идеале могла возникнуть политическая конструкция в духе русского философа В.С. Соловьева (1853-1900): воссозданная единая всемирная христианская Империя во главе с Российским императором и Римским папой, как ее духовным главой. Ну не атеиста же Наполеона I (1804-1815) должен был признать понтифик главой Священной Римской империи? Все закончилось тем, что 6 августа 1806 года Франц II (1792-1806) сложил с себя императорский титул и объявил о прекращении существования Священной Римской империи.

Царь Александр I (1801-1825) организовал общеевропейский «Священный союз», ставший регулятором и арбитром континентальных споров. Император Николай I (1825-1855) спас Австро-Венгерскую империю от развала и смут в 1848 году. Император Александр II Освободитель (1855-1881) завоевал Среднюю Азию, Северный Кавказ, Дальний Восток, Бессарабию, Батуми, большую часть Туркестана. Это не было обычной экспансией: Россия предотвращала грабительские набеги азиатских кочевников, державших в напряжении ее восточные границы. И попутно опередила Англию, стремившуюся не допустить выход русских к Индии и теплым морям. А война с Турцией 1877—1878 годов началась за освобождение православных европейских народов из-под мусульманского ига.

Но наиболее впечатляющее впечатление на современников производила деятельность императора Александра III (1881-1894), при котором Запад в течение 14, далеко не самых спокойных лет не знал общеевропейских войн. «Весь мир признал его величайшим монархом своего времени. Все народы с доверием смотрели на гегемонию, которая столь очевидно принадлежала ему по праву»[11].

В течение трех столетий, когда западный мир встал на светский путь развития, рождалась новая, наиболее сложная и чрезвычайно идеологизированная редакция противостояния Россия-Запад. Россия не собиралась отказываться от своей индивидуальности. Запад не мог простить, что рядом с ним и нередко главенствуя, существует великая держава, самим фактом своего существования опровергающая «прогрессивные» политические идеи.

Противостояние отягчалась тем, что в данном случае Запад не являлся одной монолитной империи, а являл картину нескольких имперских держав, каждая из которых стремилась к гегемонии. Возникали сложнейшие дипломатические комбинации, результат которых, увы, оставался одним и тем же – война. Война, источавшая силы и Европы, и России. Мы боролись друг с другом, не замечая, как победу одерживает куда более страшный враг – бездуховность и нигилизм, призванный стереть и ниспровергнуть в забвение наше прошлое и наши традиции.

Первая мировая война 1914-1918 годов, в ходе которой рухнули три великих империи христианского мира: Российская, Австро-Венгерская и Германская;  Вторая мировая война 1939-1945 годов, повлекшая распад остальных имперских держав, не могут не вносить грустные нотки в наши мысли.

В свою очередь история русского права также знала свои печальные картины богоотступничества в годы революции и советской власти. И, несмотря на все чаяния, последующие годы демократического реформирования в еще большей степени растлевали российское правосознание. Закон, которому придали самодостаточные, абсолютные черты, полностью отвергнувший нравственное начало во имя сугубо мирской и земной цели, маммоны, системно и весьма успешно разрушал русское нравственное правосознание. И, конечно же, сам деградировал в глазах населения. Последствия этой культурной интервенции страшны – не остается ни нравственности, ни закона, лишь хаос анархических отношений и уныние.

Выросши на едином древе византийской цивилизации, и Россия, и Запад все дальше расходились между собой, не прекращая, тем не менее, конкурентной борьбы.

III.

За что же мы боролись все эти годы? Абстрагируясь от деталей, нетрудно придти к выводу о том, что в течение веков Запад и Россия сражались за признание своей правовой культуры преобладающей и даже единственно возможной, универсальной. Хотя, справедливости ради, такой агрессивный мотив свойственен в большей степени, все же, Европе. Россия не столько навязывала свой духовный код, сколько оберегала его от чужого влияния. Безусловно, именно Запад любил свысока глядеть на Восток, полагая, будто только ему доступна формула, превращающая ртуть в золото.

Конечно, западное и русское право – это разное право, но разнящееся не по качеству – плохое и хорошее, а по своим особенностям. Их объединяет главное: в полном соответствии с традициями христианской философии и Запад, и Россия видят в человеке образ Божий, духовную, свободную и неповторимую субстанцию.

Данный критерий очень важен для оценки любой правовой культуры. Едва ли стоит повторять, что всегда в основе идеи права лежит свобода лица – это общепризнанная аксиома. И мотив правового обеспечения свободы человека является краеугольным для всей христианской цивилизации, хотя интерпретируется Западом  и Россией по-разному. Идея индивидуальной свободы личности, коренящаяся в древнем германском правосознании, красной нитью проходит через всю эпоху развития западной культуры. А русской правовой мысли присущ антропоцентризм в контексте историософического понимания социального мира[12].

В чем же различие, и насколько оно ущербно для каждой из правовой культур? Запад в большей степени был озадачен проблемой обеспечения индивидуальной свободы, сам культ права основан на ней. Для России же всегда первенствующее значение имела проблема органического единства христианского общества. Россия жила мiром, Запад – самодостаточным индивидом. Безусловно, это отразилось и на правовых конструкциях обеих культур.

Но значит ли этот факт, что свобода человека может быть гарантирована исключительно в условиях реализации либеральных или, скажем обще, западных политических идей? Кажется, сейчас уже никто не станет утверждать подобного. Вообще, как справедливо писал один русский ученый, «наука хочет понять, что такое государство и право, а этого нельзя сделать, отмахиваясь от государственных образований, которые существовали целые тысячелетия. Курьезно «общую теорию государства» строить на опыте последних ста лет европейской истории и отбрасывать  тысячелетний опыт истории других культур. Такая теория будет всем, чем угодно, но не наукой»[13].

Действительно, почему на Западе так смело отождествили либеральную идею и понятие правозаконности? И если какое-то государство исповедует иные, не либеральные ценности, то разве можно говорить, что оно вступает в конфликт с правом? Как минимум, вслед за этим мы должны будем сказать, что все государства и их правовые системы, не основанные на либеральных ценностях, неправовые. Значит, римское право было также неправовым, и римское правосознание ничего не имеет общего с идеей права? И все вообще законодательные сборники времен Средневековья – результат внеправового анархизма?

Но в этом случае придется говорить, что настоящее право началось лишь с полвека назад, когда – действительно – либеральные ценности стали главенствовать в европейской цивилизации, хотя, впрочем, далеко не везде даже на Западе. А до этого права не было? Или оно было «неправильным» правом? Следовать этой логики – означает ниспровергнуть все прошлое человечества, обесценить его, признать бессмысленным. Или, в лучшем случае, неким предуготовительным периодом для эпохи «настоящего» развития человеческой цивилизации. Как известно, такие настроения не способствуют признанию высокого значения личности. Хрестоматийный образчик на эту тему — марксистская идеология с ее детерминированным историческим развитием от низшей ступени к высшей, где никакой свободы личности вообще не обнаруживается.

Печально и то, что, заявив о собственной универсальности, западная культура утратила способность к интеграции, которую демонстрировала веками. Теперь она неизменно агрессивна по отношению ко всему непохожему. Запад готов принять лишь полную капитуляцию всех своих идеологических противников – увы, это очевидный факт. И это особенно ярко проявляется по отношению именно к недавним соседям из числа представителей христианской цивилизации. Нас уверяют, что это и есть сотрудничество, мирное сосуществование? Нет, это полная стерилизация остальных культур, их умерщвление «мирными», т.е. незаметными способами.

Говорят, будто демократия – панацея от всех бед? Но еще в XIX веке справедливо писали, что «демократический деспотизм – самый ужасный из всех. И этот деспотизм не ограничивается одной политической областью. Он охватывает все и проникает повсюду»[14]. Сейчас о том же и практически этими же словами говорят сторонники теории постиндустриализма: права человека нынешними политическими институтами не обеспечиваются, личность так же зависит от государства, как и раньше, и еще больше от общественных и профессиональных сообществ.

Западное право не лишено недостатков. Прагматичное, оно прекрасно в идеале, как высший гарант индивидуальной свободы. Но в реальной жизни выступает катализатором разрушения органичного общества, слишком акцентирует внимание на индивидууме, но забывая об окружающем его мире. Отстаивая мысль «пусть рухнет мир, но восторжествует закон!», оно не замечает, как действительно рушит мир – мир нравственности и духа. И торжествует закон, которому поклоняются как идолу, лишенному нравственной основы.

Наверное, никто так горячо не проповедовал борьбу за право, как Рудольф фон Иеринг (1818-1892). Он писал: «В праве человек обладает и защищает условие своего нравственного существования; без права он нисходит до степени животного… Поэтому, утверждение права есть долг нравственного самосохранения, полный же отказ от него ныне, правда, немыслимый, но когда-то всегда возможный — будет нравственным самоубийством»[15].

Однако победа идеи права у Иеринга достигается за счет резкого умаления нравственности. Нравственность представляется для него во всех отношениях общественной и исторической. Он искренне полагал, что нравственные нормы меняются с ходом истории и в этом отношении относительны. Нет нравственности, которая имела бы силу всегда и везде. Каждый нравственный принцип имеет силу, значение только для той или другой отдельной стадии исторического развития[16].

Этот аспект крайне важен, чтобы его легкомысленно пропускать. Как уже говорилось выше, наши истоки таятся в глубине веков, в византийских правовых и культурных традициях. Нравится это кому-то или нет, но мы родились в духе христианской цивилизации. Все, что мы сейчас имеем и чем дорожим – как в материальном, так и духовном плане, — есть плод труда предыдущих поколений. И, безусловно, для наших праотцев, которым мы обязаны всеми своими достижениями, идея переменчивой, «скользящей» этики, развенчание нравственного абсолюта, низведение его до уровня произведения материальных факторов, была неприемлема.

Один автор справедливо заметил, что в основе Евангелия лежит закон любви, а в основе здравого смысла заложена выгода; поэтому увязать Евангелие с человеческим здравым смыслом невозможно[17]. Когда из закона уходит духовная основа, он превращается в здравый смысл, взятый индивидом для себя, в орудие межличностной борьбы. Вместо того, чтобы исполнять свою святую функцию защитника правды и справедливости. Стоит ли говорить о том, что многие проблемы нынешней западной цивилизации обусловлены этим пренебрежением отеческим духовным наследием? Она утратила необходимые для сохранения любой культуры консервативные свойства. Конечно, ни о каком универсальном значении такой западной идеи права говорить не приходится.

А как же русская правовая культура? В чем ее отличие и красота, каковы перспективы? Для русского правосознания главной ценностью является органический мир, сотворенный Богом. Поэтому задача человека – стать сотворцом Христа. Все его деятельность должна быть направлена на то, чтобы сохранить Божий мир и укрепить в справедливости, правде. Право «западное», формальное, стремящееся исключительно к благу индивидуума, не способно, по русскому убеждению, обеспечить мировую гармонию. Оно вносит анархию личного интереса, разрушает иерархию – и небесную, и социальную. Такое право слишком земное, чтобы быть в действительности справедливым.

Хрестоматийно это звучит в рассуждениях одного русского правоведа: «Право — понятие формальное; от содержания правовых указаний, от степени включения в право моментов абсолютной нравственности зависит внутренний характер права, его достоинство… Таким образом — сила права в любви!»[18].  

С другой стороны, наши правовые традиции также не лишены изъянов. Русские люди мало верят в идею западного права, являющуюся, по их мнению, следствием европейского бездуховности. Им не понятно, как закон может урегулировать все стороны межличностных или общественных отношений. Да и нужно ли это, когда есть любовь? Наверное, поэтому многие правовые понятия не смогли закрепиться в России должным образом. Об этом как-то очень точно сказал русский философ В.В. Розанов (1856-1919): «В России вся собственность выросла из «выпросил», или «подарил», или кого-нибудь «обобрал». Труда собственности очень мало. И от этого она не крепнет и не уважается»[19]. К нашей печали, эта оценка не лишена оснований.

Русский человек не верит, что личная корысть может быть обрамлена в светлые одежды закона, правды, особенно в тех ситуациях, когда конкретный закон противоречит национальному пониманию справедливости. Забывая иногда, что личная выгода и здравый смысл, имеющие надежное основание в законе любви, становятся надежной преградой человеческому эгоцентризму.

Вместо заключения

Оценивая нынешнее состояние дел, невольно ищешь исторические аналогии, и они без труда обнаруживаются. Вспомним, насколько полнокровна была церковная жизнь, когда Кафолическая церковь включала в себя Римскую, Константинопольскую, Александрийскую, Антиохийскую, Иерусалимскую кафедры, а также множество древних и авторитетных общин. В те времена каждая из Поместных церквей обладала собственными, неповторимыми дарами (харизмами) и восполняла недостатки другой. Когда же церковный раскол стал свершившимся фактом, уровень нравственного состояния и богословия резко упали. Иными словами, церковное разделение, как и любое вообще разделение, негативно сказалось на всех сторонах этого трагического процесса.

То же самое можно сказать и о противостоянии, которое образовалось между Россией и Западом. Мы должны категорично заявить, что ни русская, ни западная правовая культура не являются универсальными. Каждая из них обладает набором своих, только ей присущих генетических кодов, собственной личностной индивидуальностью. Но именно данное обстоятельство – индивидуальная неповторимость каждого из участников мирового культурного процесса, и является залогом дальнейшего развития. Когда мы жили в рамках единой христианской цивилизации, естественный процесс интеграции позволял проявляться и развиваться всем мало-мальски перспективным свойствам. В разбитом состоянии и Запад, и Восток неизбежно проигрывают, они незаметно угасают.

Следует оставить излишне самонадеянные мысли, иногда высказываемые ригоричными сторонниками «русской идеи». Культура, в том числе правовая культура – не есть нечто метафизическое, заоблачное, неземное. Она присутствует в каждом нашем движении и дыхании. И нелепо полагать, будто земной мир может пребывать в апостасии, а духовная культура – торжествовать. В изолированном состоянии русская правовая культура, как плод все же человеческих рук, не способна противостоять всемирному разложению. Врата адовы не смогут одолеть Церковь. Но им вполне по силам наши творения.

Некогда автор этих строк определил взаимоотношения России и Запада, как «параллели правовых культур». Кстати, книга так и называется: «Государственные идеалы России и Запада. Параллели правовых культур». Как обычно, молодости свойственен некоторый категоризм в суждениях и излишняя прямолинейность. Сказанные слова применимы к противостоянию России и Запада эпохи Нового времени и последующих трех веков, но не отражают всей сложности нашей предыдущей истории и грядущие перспективы. Да они могут оказаться горькой правдой, если мы не учтем наших ошибок и не оценим себя более критично. Могут, но не обязательно должны стать таковыми; здесь нет никакого детерминизма.

Безусловно, в русской правовой культуре найдется множество блестящих идей и традиций, которые неплохо было бы позаимствовать нашим западным соседям. С другой стороны, трудно не согласиться с тем, что и нам есть, что перенимать от Запада. Мы привыкли говорить о русском человеке исключительно в возвышенных тонах, забывая, что нам присущ целый ряд весьма негативных черт характера и качеств, которые, по счастью, не ведомы европейцам. Нравственная деградация на Западе с очевидностью показывает, что и средний европеец не является идеальной личностью.

Конечно же, эти размышления не придают особого оптимизма. Но они оставляют нам шанс на спасение, если мы, и Запад, и Россия, задумаемся, и сделаем то, на что первоначально сподобил нас Создатель – жить вместе, мирно сосуществуя, в любви и дружбе, одной христианской цивилизацией. А это можно достигнуть только одним путем – возврата к нашим духовным основам и величайшей терпимости к недостаткам друг друга, осознания единства целей, общих опасностей и проблем.

Бессмысленно полагать, что мир наступит после ниспровержения противника: века вооруженного и идеологического противостояния так и не выявили победителя, почему же в наши дни должно случиться иначе? Нелепо считать также, что вторая сторона нашего извечного противостояния примет чуждые ей идеалы. Скорее, она погибнет, как это сейчас происходит с Россией, которая сейчас, как больной после лекарства, с горячечным потом освобождает себя от чужеродных тел. Пожалуй, от выяснения того, в чем и чем мы различны нам следует перейти к вопросу, в чем мы родственны. Как представляется, в этом направлении нас ждут куда более заманчивые перспективы.